Драконья погибель - Страница 19

Дженни села, отбросив назад спутанную массу волос, и тронула за плечо Джона. Вызвала к жизни ведьмин огонь, и он тускло осветил лагерь, отразился в глазах испуганных лошадей. Голос ручья был особенно громок в тишине.

Как и Аверсин, Дженни спала одетой. Дотянувшись до свернутых узлом кожаной куртки, пледов, пояса и башмаков, лежащих на краю одеяла, она достала маленький магический кристалл и наклонила его под определенным углом к ведьминому огню, в то время как Джон, не произнося ни слова, торопливо обувался и натягивал камзол из волчьей шкуры.

Из четырех элементов магическая земля (кристалл) – наиболее простой и точный инструмент, но его следует предварительно зачаровать. Огонь – тот не требует особых приготовлений, но обращен лишь в прошлое, редко выводя на объект поисков. В воде можно увидеть и прошлое, и будущее, но вода – отъявленный лжец. И только величайшие из магов могли пользоваться для предсказаний ветром.

Сердцевина Каэрдинова кристалла была темна. Дженни подавила страх за жизнь Гарета и, успокоившись, вызвала образ, замерцавший на грани подобно отражению. Она увидела каменную каморку, очень маленькую и, судя по всему, наполовину утопленную в землю. Единственной мебелью в ней была кровать, а столом служил выдающийся из стены каменный блок. На нем лежал мокрый плащ в полувысохшей луже воды, болотные травы вцепились в ткань, как темные пиявки. Изукрашенный самоцветами длинный меч был прислонен рядом, а на плаще лежала пара очков. Круглые линзы отразили грязновато-желтый свет лампы, когда дверь в каморку приоткрылась.

Кто-то в коридоре поднял лампу повыше. Свет явил маленькие сутулые фигуры, толпящиеся в широком помещении за порогом. Старые и молодые, мужчины и женщины, всего человек сорок – с белыми, грязными бородавчатыми лицами и круглыми, как у рыб, глазами. Ближе всех, на самом пороге, стояли старик и старуха – те самые мьюинки, в которых Джон чуть не выстрелил сегодня днем.

Старик держал веревку, старуха – мясницкий нож.

***

Дом мьюинков стоял в низине на бугре среди зловонного месива воды и глины; гниющие деревья торчали над поверхностью, как полуразложившиеся трупы. Низкое и как бы присевшее строение было больше, чем казалось на первый взгляд: каменные стены на той стороне выдавали еще одно полуподвальное крыло. Несмотря на холод, воздух над окрестностью смердел тухлой рыбой, и Дженни стиснула зубы, почувствовав тошноту, омывшую ее от одного только вида этого места. Она люто ненавидела мьюинков с тех пор, как впервые увидела их.

Джон соскользнул со своего пегого боевого коня Оспри и привязал его и Молота Битвы к ветви деревца. Лицо Аверсина в дождливой мгле было напряженным от ненависти и отвращения. Дважды семейства мьюинков пытались обосноваться близ Алин Холда, и оба раза, как только об этом становилось известно, Джон поднимал ополчение и беспощадно выжигал их гнездо. Каждый раз со стороны ополченцев были убитые, но Джон продолжал преследование по диким землям и не успокаивался, пока не искоренял мьюинков полностью. Дженни знала, что ему до сих пор является в кошмарных снах то, что он нашел в их подвалах.

Он шепнул: «Слушай»,– и Дженни кивнула. Она уже различала смутный гомон в глубинах дома – приглушенные, словно утопленные в землю голоса, тонкие и отрывистые, как лай зверья. Дженни вытащила свою алебарду из чехла, притороченного к седлу Лунной Лошадки, и шепотом приказала всем трем лошадям вести себя тихо. Помимо этого она накинула на них охранное заклятие. Теперь взгляд постороннего миновал бы их или, в крайнем случае, принял бы в ночи за что угодно, кроме лошадей – за густой орешник или причудливую тень от деревьев. Это были все те же заклинания, не давшие Гарету вернуться в лагерь до того, как он был схвачен мьюинками.

Джон спрятал очки во внутренний карман. «Порядок,– пробормотал он.– Ты берешь Гарета, а я вас прикрываю».

Дженни кивнула, чувствуя внутри некий холод, как бывало с ней в минуты, когда она пыталась сотворить заведомо непосильную для себя магию и заранее готовилась к худшему.

Они пересекли грязный двор (гвалт в доме усилился), затем Джон поцеловал ее и, повернувшись, влепил подкованный железом сапог в маленькую дверь.

Они ворвались внутрь, как разбойники, грабящие ад. Горячий влажный смрад ударил Дженни в лицо, и сквозь него – резкий медный запах свежепролитой крови. Шум стоял невероятный, после ночной темноты дымный огонь в огромном очаге показался ослепительным. Масса тел бурлила у двери напротив, тусклые блики отскакивали от маленьких стальных ножей, стиснутых влажными ладошками.

Гарет был прижат толпой к косяку. Он явно прокладывал путь наружу, но, добравшись до двери, видно, сообразил, что, прорвавшись к очагу, он неминуемо будет окружен. Его левая рука была обмотана для защиты какими-то тряпками, а в правой был пояс, пряжкой которого он хлестал мьюинков по лицам. Его собственное лицо, все в порезах и укусах, было залито кровью; смешиваясь с потом, она испятнала рубаху Гарета до такой степени, что казалось, будто у юноши перерезано горло. Безоружные серые глаза были полны ужаса и отвращения.

Напирающие мьюинки верещали как проклятые. Их было не менее полусотни – все вооруженные маленькими стальными ножами и заостренными раковинами.

Ворвавшись вслед за Джоном, Дженни видела, как одна женщина кинулась к Гарету и полоснула его под коленки. Его ноги уже кровоточили от дюжины порезов, в башмаках липко хлюпало. Юноша пнул нападающую в лицо, и она отлетела в толпу – та самая старуха, которую едва не застрелил Джон.