Драконья погибель - Страница 23

Сквозь полосы грязи и дождя его лицо стало гвоздично– розовым. Дженни вспомнила странный смутный сон, темноволосую женщину и ее звонкий смех.

– Ты ее любишь?

Гарет покраснел еще больше. Придушенным голосом он повторил:

– Это любовница короля. Но не королева. Они не венчаны.

«Как мы с Джоном»,– подумала Дженни, внезапно поняв причину неприязни Гарета к ней.

– В каком-то смысле,– спустя момент продолжил Гарет,– мы все влюблены в нее. Это первая леди двора, самая прекрасная… Мы пишем о ее красоте сонеты…

– А она тебя любит?– продолжала допытываться Дженни, но Гарет замолчал на время, направляя коня вверх по каменистому склону на ту сторону впадины.

В конце концов он сказал:

– Я… я не знаю. Иногда мне кажется…– Он тряхнул головой.– Она пугает меня,– добавил он.– Кроме того, она ведьма, видишь ли…

– Да,– мягко сказала Дженни.– Я это предполагала, когда ты говорил о ней в Холде… Так ты боялся, что я похожа на нее?

Казалось, он поражен сказанной ею нелепостью.

– Но ты совсем на нее не похожа. Она… так прекрасна…– Гарет оборвал фразу, покраснел всерьез, и Дженни рассмеялась.

– Не беспокойся. Я уже привыкла к тому, что вижу в зеркале.

– Да нет, ты тоже красива,– запротестовал он.– Но… может быть, прекрасна – не совсем точное слово…

– Да ты скажи – безобразна.– Дженни улыбнулась.– Будет куда точнее.

Гарет упрямо потряс головой. Честность не позволяла назвать ему Дженни прекрасной, а выразить галантно то, что он хотел сказать, ему мешала неопытность.

– Красота… Да дело даже не в красоте,– сказал он наконец.– Просто она совсем другая. Она искусна в колдовстве, бесчувственна, ее не интересует ничего, кроме ее власти.

– Тогда она похожа на меня,– сказала Дженни.– Я тоже кое– что смыслю в своем ремесле, а бесчувственной меня называли еще девчонкой, когда я вместо того, чтобы играть с другими детьми, сидела вечерами перед свечой и вызывала образы в пламени. Что до остального…– Она вздохнула.– Ключ к магии – магия. Чтобы быть магом, ты должен быть им. Так обычно говорил мой учитель. Жажда власти забирает все, что у тебя есть, не оставляет ни времени, ни сил, ничего. Мы уже рождаемся с зерном власти внутри, нас гонит голод, которого не утолить. Знания… власть… узнать, что за песню поют звезды, собрать все силы творения в одной руне, начертанной в воздухе, – вот наша жизнь. И мы всегда одиноки, Гарет…

Некоторое время они ехали в молчании. Железноствольные леса вокруг были исполосованы ржавчиной умирающего года. В убывающем свете дня Гарет выглядел старше своих лет: он заметно осунулся, приключения и усталость оставили землистые следы под глазами. В конце концов он повернулся к ней и спросил:

– А маги вообще способны любить?

Дженни снова вздохнула.

– Говорят, что жена колдуна – все равно что вдова. Женщина, носящая ребенка мага, должна знать, что ей придется растить его одной: муж бросит ее, как только магия позовет его невесть куда. Вот почему ни один священник не обвенчает колдуна и ни один флейтист не сыграет на его свадьбе. А если забеременеет ведьма – это и вовсе жестоко…

Он покосился недоверчиво, сбитый с толку и словами, и холодностью ее голоса, как будто то, что она говорила, не касалось ее совершенно.

– Ведьма всегда больше заботится об умножении своей власти, чем о своем ребенке или о каком-либо мужчине. Она или покинет дитя, или возненавидит его за то, что оно отбирает у нее время, такое необходимое – для медитации, учения, совершенствования своего искусства… Ты знал, что мать Джона была ведьмой?

Гарет уставился на нее, пораженный.

– Она была шаманом Ледяных Наездников, отец Джона взял ее в битве. В твоих балладах ничего об этом не говорится?

Гарет помотал головой.

– Фактически ничего. В Гринхайтовом варианте баллады об Аверсине и Золотом Драконе Вира рассказывается только о его прощании с матерью в ее тереме перед битвой с драконом… Но теперь мне кажется, что эта сцена очень похожа на балладу у того же Гринхайта о Селкитаре Драконьей Погибели и на поздний Халнатский вариант песни об Антаре Воительнице. Честно говоря, я просто думал, что все драконоборцы ведут себя похоже…

Улыбка тронула ее губы, затем исчезла.

– Она была первым моим наставником на путях власти, когда мне было всего шесть лет. О ней говорили то же, что и обо мне: приворожила лорда, запутала его в своих долгих волосах… Я тоже так думала, пока не увидела, как она рвется на волю. В ту пору она уже родила, но, когда Джону было пять лет, они ушли в пургу и не вернулись – она и волк с ледяными глазами, ее единственный друг. Больше их в Уинтерлэнде не видели. А я…

Наступило долгое молчание, нарушаемое только мягким чавканьем грязи, дробью дождя да редким ударом копыта о копыто засекающегося мула Кливи. Когда Дженни заговорила снова, ее голос был негромок, словно она беседовала сама с собой:

– Он хотел, чтобы матерью его детей была я, хотя знал, что я никогда не буду жить с ним как жена, не посвящу жизнь дому. Я это тоже знала.– Она вздохнула.– Львица рожает львят и снова уходит на охоту. Я думала, что со мной будет то же самое. Всю жизнь меня называли бессердечной – так оно, наверное, и было. Я и сама не думала, что полюблю их…

За деревьями показались обвалившиеся башни моста через Змею– реку, вздувшаяся желтая вода бурлила под обрушенными арками. Темная фигура всадника маячила на хмурой дороге; очки блеснули, как кругляши талого льда, в холодном дневном свете, словно сообщая, что опасности впереди нет.

***

В тот день они добрались до руин Эмбера, бывшей столицы Вира. Мало что осталось от города: рябой каменистый курган да распадающийся фундамент крепостной стены. Развалины были знакомы Дженни с той давней поры, когда они с Каэрдином искали здесь похороненные в подвалах книги. Дженни хорошо помнила, как старик влепил ей пощечину, когда она заговорила о том, как красивы граненые камни, торчащие из темной заброшенной земли…