Гарет отпрянул.
– Я… я много думал об этом в последние дни,– тихо сказал он. Снова поднял глаза, лицо его было белым от боли и стыда.– Но я не мог позволить вам вернуться. И ты будешь вознагражден, я постараюсь, чтобы тебя как-нибудь наградили.
– И как же ты собираешься это устроить?– В голосе Джона звучало отвращение. Палуба дрогнула, плот со скрежетом поволокся по мелководью. Огоньки, словно болотные свечи, подпрыгнули и двинулись к ним.– Вряд ли станут церемониться с человеком, укравшим королевскую печать, когда он вернется в Белмари. Я предвижу дружескую встречу…– Аверсин указал на прорисовывающиеся в дымке фигуры.– Они пришли арестовать тебя?
– Нет,– расстроенно сказал Гарет.– Это мои друзья, тоже придворные.
Тут они словно перешагнули некий порог – фигуры на берегу прояснились, свет фонарей затанцевал на жестких атласных складках, огладил мягкий ворс бархата, обозначил тугие кружева и облачка женских вуалей, густо посоленные бриллиантами. Впереди всех стояла стройная темноволосая девушка в янтарных шелках, чьи глаза, золотые, как мед, тронутые оттенками серого, встретившись с глазами Гарета, заставили того вспыхнуть. Один мужчина держал ее плащ из хвостов горностая, другой – позолоченный шар с благовониями. Девушка засмеялась, и смех ее, серебряный и резкий, был как отзвук тревожного сна.
Это могла быть только сама Зиерн.
Джон испытующе посмотрел на Гарета.
– Печать, которую ты мне показывал, – настоящая,– сказал он.– Я видел ее на старых документах, таких старых, что у них были разлохмачены края. Так, по-твоему, кража ее была чисто случайной?
Он взялся за повод Слонихи и повел ее по коротким сходням. Когда они ступили на берег, все придворные во главе с Зиерн одновременно и грациозно изогнулись в сложном поклоне, коснувшись коленом клейкой, пахнущей рыбой земли.
– Нет, не совсем,– выдавил Гарет. Лицо его горело.– Собственно, это даже не являлось кражей. Король – мой отец. А я – пропавший наследник.
– Так это и есть твоя Драконья Погибель?
При звуках голоса Зиерн Дженни приостановилась в наполненной голубыми сумерками каменной прихожей охотничьего домика чародейки. Отсюда, из полумрака, маленькая гостиная сияла, как освещенная сцена: тонкий розовый газ одеяния Зиерн, бело-лиловый камзол Гарета, рукава, чулки, розово-черный ковер под ногами – все, казалось, пылало оттенками цветного стекла в янтарном свете лампы. Инстинкты Уинтерлэнда толкнули Дженни в тень. Никто не видел ее.
Зиерн поднесла хрустальный кубок к одной из ламп на камине, наслаждаясь кроваво-красными искрами, зажегшимися в вине. Потом улыбнулась насмешливо.
– Должна сказать, что я бы предпочла вариант из баллады.
Гарет, сидящий в одном из кресел слоновой кости с позолоченными ножками по ту сторону столика для вина, только поглядывал несчастливо и сконфуженно. Ямочки на щеках Зиерн заиграли, розовые губы, казалось, потемнели, и чародейка, откинув угол вуали, подняла голову. Гребни из хрусталя и оникса блеснули в темно-каштановых волосах.
Гарет все еще молчал. Продолжая улыбаться, Зиерн с небрежной грацией приблизилась к юноше – так, чтобы он оказался в ауре ее аромата. Свет лампы прыгнул с хрустальных граней на камзол Гарета и на его невольно задрожавшие руки.
– Так ты даже не собираешься поблагодарить меня за встречу и гостеприимство?
Испытывая ревность к огромной колдовской власти Зиерн, Дженни старалась не давать волю чувствам, но еще на переправе была поражена молодостью колдуньи. С виду Зиерн вполне могла сойти за двадцатилетнюю, но по въедливым женским подсчетам, от которых Дженни удержаться не смогла, хотя и корила себя за это, получалось, что чародейке никак не менее двадцати шести лет. «Где есть зависть, там не может быть учения,– сказала тогда себе Дженни.– Во всяком случае, следует воздать этой девушке должное».
Но теперь в душе ее шевельнулась злость. Близость Зиерн к Гарету, нежная рука, с бесцеремонной интимностью легшая на плечо юноши, так что кончики пальцев едва не касались его шеи под кружевным воротником, – все говорило о расчетливом искушении. Помня рассказы Гарета и видя его напряженное лицо, Дженни понимала, что мальчик борется изо всех сил против чар любовницы своего отца. Судя по выражению лица Зиерн, эти попытки ее забавляли.
– Леди… леди Дженни?
Она быстро обернулась, услышав исполненный сомнения голос. Лестница (как и все лестницы охотничьего домика) была заключена в ажурные переплетения резного камня; в рваных тенях Дженни различила фигурку девушки лет семнадцати. Миниатюрная, чуть выше самой Дженни, девушка была похожа на роскошно одетую куколку; прическа – утрированное подобие прически Зиерн, волосы окрашены в пурпур и седину.
Девушка присела в реверансе.
– Меня зовут Трэй, Трэй Клерлок.– Она бросила нервный взгляд на две фигуры в ярко освещенной гостиной и оглянулась, как бы опасаясь, что кто-то еще из гостей Зиерн мог подкрасться по лестнице и подслушать.– Пожалуйста, не поймите меня неправильно, но я принесла вам платье к обеду, если оно, конечно, вам понравится.
Дженни оглядела собственный костюм из красновато-коричневой шерсти с рукавами под шелк, обрамленными красно-голубой вышивкой. Из уважения к обычаям, требовавшим, чтобы женщина из высшего света не появлялась ни перед кем простоволосой, она надела еще и вуаль из белого шелка, когда-то привезенную Джоном с востока. В Уинтерлэнде это считалось бы королевским нарядом.
– Это так необходимо?
Трэй Клерлок взглянула на нее столь обескураженно, словно забыла зазубренные с детства уроки этикета.