Вне себя от ярости и разрушительной магии Дженни бросила злобно:
«Ты не овладеешь мною, Моркелеб, ни колдовством, ни золотом. Ты мой раб и выполнишь все, что я прикажу. Именем твоим говорю: ты уйдешь отсюда и никогда не возвратишься. Ты слышишь меня?»
Изо всех сил Дженни пыталась сломить его сопротивление, но уже чувствовала, что это не в ее власти, что он сейчас вырвется из тисков ее воли и… Инстинктивно она отступила на шаг, глядя, как он, отпрянув к стене, поднимается, словно гигантская кобра, ощетинивая смертельную мерцающую чешую.
«Слышу, колдунья»,– прозвучал в мозгу его шепот, и ей показалась, что Моркелеб сам безмерно удивлен собственными словами.
Молча повернувшись, Дженни покинула храм и пошла туда, где смутный квадрат света обозначал внутренние врата, соединяющие Рыночный Зал с Большим Туннелем.
Дженни опомнилась лишь на гранитных ступенях Внешних Врат. Прежде всего ее поразило, как мало страха испытала она перед Моркелебом – лицом к лицу с его золотом и яростью. Мышцы болели: хрупкое человеческое тело явно не предназначалось природой для столь великой магии. Голова, однако, была ясной, что особенно удивляло Дженни, привыкшую к тому, что малейший шаг за пределы ее скромных возможностей немедленно отзывается разламывающей головной болью. Ошеломление не проходило: кому как не Дженни было знать, сколь глубока и сильна магия дракона и сколь ничтожна ее собственная!
Вечерний ветер остудил лицо. Солнце ушло за кремнистый западный гребень, и, хотя небо было еще светлым, развалины уже погружались в озеро тени. Вечереющая Долина жила своей маленькой жизнью, не имеющей отношения ни к людям, ни к дракону: Дженни слышала скрип сверчка под обугленным камнем, шорох беличьих любовных игр, трепет зябликов, устраивающихся на ночлег. Там, где дорога огибала груду камней, когда-то бывшую домом, в зарослях сорняка лежал человеческий скелет. Истлевший мешочек с золотыми монетами валялся рядом. Дженни взглянула – и металл запел.
А затем она осознала внезапно, что в долине есть кто-то еще, кроме Джона и Гарета.
Это было похоже на неслышный звук. Запах магии коснулся Дженни, как принесенный ветром дым костра. Она остановилась посреди ломкой путаницы осоки; холодный бриз, пришедший из-за леса, с моря, заполоскал края пледа. Магия была в Долине, на самом ее краю. Дженни услышала в сумерках треск скользкого шелка, зацепившегося за буковый шест, плеск пролитой воды и оборвавшийся возглас Гарета.
Подхватив юбку, Дженни бегом кинулась к роднику.
Аромат благовоний Зиерн, казалось, пропитал собою лес. Темнота уже собиралась под деревьями. Задохнувшись, Дженни выбралась на белесый уступ возле поляны с источником. Первое, чему жизнь учила обитателей Уинтерлэнда, – это двигаться неслышно, даже если бежишь сломя голову. Поэтому появление Дженни замечено было не сразу.
Секунду она высматривала Зиерн. Гарет был на виду: юноша стоял, оцепенев, у родника; буковый шест, каким цепляют ведра, лежал у его ног на мокрой земле. Полупустое ведро покачивалось на камне, готовое свалиться в родник. Гарет не заметил Дженни; появись здесь сейчас дракон – он не заметил бы и дракона.
Магия Зиерн наполняла поляну, словно музыка, слышимая во сне. Дженни – и та, вдохнув ароматное тепло, вытеснившее холодный вечерний воздух, почувствовала желание плоти. Глаза Гарета были безумны, судорожно сжатые кулаки выставлены вперед.
– Нет!– Это был скорее шепот отчаяния, чем вопль.
– Гарет…– Зиерн сделала шаг, и Дженни наконец увидела ее. Чародейка подобно призраку вышла из березняка на край поляны.– Зачем притворяться? Ты знаешь, что я люблю тебя и ты меня – тоже. Ты же сгораешь сейчас от страсти… Вкус твоих губ мучает меня день и ночь…
– Когда ты спишь с моим отцом?
Характерным жестом она откинула волосы назад, быстро проведя пальцами над бровью. В сумерках трудно было рассмотреть, что на ней за платье, – что-то полупрозрачное, зыблемое ветерком и бледное, как сами березы. Ее волосы были распущены и не покрыты вуалью, как у девушки-подростка. Любому, не вооруженному колдовским зрением, Зиерн показалась бы сейчас ровесницей Гарета.
– Гарет, я никогда не спала с твоим отцом,– нежно сказала она.– Мы разыгрывали с ним любовников в угоду двору, но, если бы даже он попытался меня к этому принудить, ничего бы не вышло. Он относится ко мне как к дочери. Но хотела я всегда одного тебя…
Сухие горячие губы Гарета шевельнулись.
– Ложь!
Колдунья простерла к нему руки, и ветерок обнажил их, отвеяв к плечам легкую ткань рукавов.
– Я не могу больше. Я хочу знать, что это за счастье – быть с тобой…
– Поди прочь!– всхлипнул Гарет, и лицо его болезненно исказилось.
Она лишь шепнула в ответ:
– Я хочу тебя…
Дженни выступила из тени и спросила:
– Что тебе нужно в Бездне, Зиерн?
Чародейка обернулась, на секунду забыв о заклятиях. Соблазн, пропитывавший воздух, распался чуть ли не со звонким щелчком. Зиерн мгновенно стала старше; ровесница, искушавшая Гарета, исчезла. Юноша опустился на колени и с сухим рыданием спрятал лицо в ладони.
– То, что тебе было нужно всегда, не так ли?– Дженни успокаивающе опустила руку на голову Гарета, и тот судорожно обхватил ее за талию, как пьяница хватается за столб. Странно, но страха перед Зиерн и перед ее могучей магией Дженни больше не испытывала. Она, казалось, смотрит теперь на молодую колдунью другими глазами.
Зиерн издала непристойный смешок.
– Итак, наш мальчуган боится опрокинуть любовницу своего папаши? Ну так забери себе их обоих, ты, шлюха с севера! У тебя достаточно волос, чтобы опутать ими сразу двоих.